Поворотным пунктом в истории армяно‑турецких отношений явилось обретение Арменией независимости и ее превращение в субъекта международного права и геополитическую единицу.
После развала СССР и образования СНГ для Армении и Турции первостепенную важность приобрел вопрос о выработке определенного modus vivendi в дальнейших взаимоотношениях.
Армяно‑турецкие отношения, а точнее, их фактическое отсутствие может служить наглядным примером «неконвенциональной дипломатии», т.е. двусторонних отношений между государствами в условиях отсутствия дипломатических отношений.
Первоначально у обоих государств существовали определенные опасения в отношении друг друга. У Армении оно выражалось в боязни оказаться лицом к лицу с мощным соседом, который являлся правопреемником Османской империи, виновной в совершении Геноцида армян на территории Западной Армении, и в то же время отрицающим сам факт этого геноцида. Опасения Турции касались факта появления независимой армянской государственности, которая могла бы инициировать процесс международного признания Геноцида армян и тем самым удвоить усилия армянской Диаспоры в этом направлении. Еще больше Анкару беспокоила перспектива возможности репараций армянской стороне, в особенности территориальных уступок, в случае интернационализации вопроса признания Геноцида.
Дополнительной трудностью для турецкой стороны в контексте стремления европейских стран всячески преградить путь Турции в Европу виделось включение Армянского вопроса в повестку дня международных отношений. Эти опасения особенно усилились после того, как Европейский парламент 18 июня 1987 г. большинством голосов одобрил резолюцию «О политическом решении Армянского вопроса». Наиболее важным положением этой резолюции являлся пункт, гласящий, что: «… Трагические события, имевшие место в 1915‑1917 гг. в отношении армянского населения Османской империи, являются геноцидом в соответствии с Конвенцией ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него», принятой Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1948 г.».
Вместе с тем турецкий «прагматизм» в вопросе установления торгово‑экономических отношений с Арменией исходил из желания предстать перед западными партнерами миролюбивым и готовым идти на компромисс, хоть и недружественным государством.
Турция с первых дней распада бывшего СССР не скрывала своих интересов в Азербайджане и республиках Центральной Азии. В этой связи турецкое руководство придавало большое значение стратегии своих отношений с Республикой Армения, поскольку Армения, во многом благодаря своему географическому положению, могла стать серьезным препятствием на пути реализации экспансионистских, неопантюркистских планов Анкары.
Таким образом, разработка стратегии взаимоотношений с Республикой Армения была для Турции приоритетом и с точки зрения налаживания непосредственной связи с Азербайджаном и центральноазиатским регионом.
В политической риторике армянских лидеров на раннем этапе развития государства наметилась определенная ревизия традиционного представления Армении как заграждающего фактора на пути реализации пантюркистских программ и проблемы вовлечения Армянского вопроса в сферу сложной международной дипломатии с непредсказуемыми последствиями. По словам первого президента Армении Левона Тер‑Петросяна в бытность его одним из лидеров Карабахского движения, пантюркизм ныне потерял свое содержание как политический фактор и всякие призывы к «крестовым походам» способны лишь превратить его вновь в таковой, сделав Армению мишенью для пантюркизма и панисламизма. Таким образом, затрагивание в тот момент вопросов пантюркизма и захваченных Турцией, вследствие геноцида, армянских территорий, по мнению лидеров Армянского общенационального движения (Л.Тер‑Петросян, Вазген Манукян и др.) могло придать Армении образ реваншистски настроенного государства, дискредитировать справедливые требования в Карабахском вопросе и помешать помощи союзников, сделав при этом армян орудием для достижения целей других государств. При этом оговаривалась, что установление политических и экономических отношений с Турцией не означает забвения Геноцида и претензий по поводу возврата исторических армянских территорий.
Большинство политических группировок Армении в начале 1990‑х были склонны считать, что установление отношений с Турцией является в какой‑то мере неизбежностью, но в вопросах примирения и условий, при которых оно должно происходить, были существенные разногласия. В инаугурационной речи первого президента Армении Левона Тер‑Петросяна была отмечена необходимость установления стабильных торгово‑экономических отношений с непосредственными соседями Республики Армения – Ираном и Турцией «с целью превращения Армении из тупика в оживленный международный перекресток».
В посвященных Армении публикациях турецкой печати конца 1991 г. приводились следующие доводы в пользу развития двусторонних отношений. Во‑первых, учитывая напряженные отношения Турции с большинством ее соседей, установление добрососедских отношений с Арменией позволило бы удержать последнюю от сближения с группой государств, занимающих антитурецкую позицию. Во‑вторых, установление подобных отношений с независимой Арменией способствовало бы ослаблению давления на Турцию со стороны западных государств, послужив удобным поводом к снятию с рассмотрения в международных структурах вопроса международного признания Геноцида армян 1915‑23 годов в Османской империи и дальнейшего развития обусловленных признанием Геноцида нежелательных для Турции процессов. В‑третьих, установление дружественных армяно‑турецких отношений способствовало бы продвижению экономического и политического влияния Турции на Южном Кавказе, одновременно сводя к минимуму возможности России по распространению своего влияния в этом регионе.
В апреле 1991 г. Ереван посетил посол Турции в СССР Волкан Вурал. В ходе двусторонних встреч с турецким послом армянские лидеры указывали на отсутствие каких‑либо территориальных претензий к Турции со стороны Армении и это было с удовлетворением воспринято Анкарой. Однако впоследствии в доброжелательной позиции обеих сторон на начальном этапе установления двусторонних отношений выявились трещины. Причиной тому стало интервью Председателя Верховного Совета Армянской ССР Л.Тер‑Петросяна газете «Аргументы и факты», в котором среди прочих высказываний было отмечено, что «после провала идеи перманентной революции в Европе в 1920‑1921 годах, Советская Россия обратила свой взор на Восток, стремясь обрести симпатии мусульманских народов и прежде всего Турции. Для достижения этой цели Армения была расчленена. Карсскую область Россия уступила Турции, а Нагорный Карабах Азербайджану. В Карсской области и Нахиджеване была осуществлена насильственная депортация армян». Такая интерпретация исторических событий явно не устраивала турецкую сторону и ее реакция не заставила себя ждать.
Турецкое посольство в Москве выступило с нотой протеста, в которой говорилось: «Ни одно государственное образование, соседствующее с Арменией, не может и не должно дать Республике Армения ни пяди земли… апеллировать к историческим фактам и тем более фальсифицировать их недопустимо. В случае, если Республика Армения выдвинет какие‑либо территориальные притязания к Турции, в первую очередь пострадают интересы армянского народа». В ответ на предъявленную ноту в российской «Независимой газете» был опубликован ответ помощника председателя Верховного Совета РА Александра Арзуманяна. В нем, в частности, говорилось, что «подобная реакция посольства Турции на элементарную констатацию исторического факта вызывает недоумение. Новые власти Армении неоднократно заявляли, что не имеют к Турции территориальных претензий. Недавно президент Турции Тургут Озал сделал заявление о том, что Ирак исторически входил в состав Османской империи. Но ведь никому в голову не пришло расценить данное заявление как территориальную претензию.
Таким образом, процесс установления предварительных межгосударственных отношений между Арменией и Турцией с самого начала был отложен, а последующее развитие событий в Нагорном Карабахе еще более ужесточило непримиримую позицию Турции в вопросе налаживания двусторонних отношений.
Новую попытку нормализации отношений стороны предприняли в августе 1992 г., когда в Ереван с официальным визитом прибыла турецкая дипломатическая делегация во главе с заместителем министра иностранных дел Билялом Уналом. Последний называл целью поездки улучшение отношений между странами во всех направлениях, а в перспективе – создание базы для установления дипломатических отношений, дружбы и сотрудничества. В состав делегации входил также директор департамента Кавказа Министерства иностранных дел Турции. В ходе двусторонних встреч армянская сторона заявила, что готова в любой момент установить дипломатические отношения с Анкарой. Во встречном заявлении Б. Унан заявил, что и Анкара выступает за нормализацию двусторонних отношений, однако полагает, что первый шаг в этом направлении должна сделать Армения, официально заявив о неизменности своих государственных границ как с Азербайджаном, так и Турцией. Армянская сторона расценила данное требование как излишнее на том основании, что, вступив в ООН, Армения уже обязалась уважать принцип территориальной целостности.
В этом контексте позиция армянских властей, и, в частности, фигура Левона Тер‑Петросяна в определенных турецких кругах рассматривалась как наиболее приемлемая с точки зрения начала политического диалога по проблематичным, по мнению Турции, вопросам. Так, известный турецкий журналист Мехмет Али Биранд в одной из своих публикаций в конце 1991 г. выступал за скорейшее установление политико‑экономических отношений с Ереваном, мотивируя это следующими соображениями: 1. в Армении и в Диаспоре могут победить силы, которые находятся в оппозиции к Левону Тер‑Петросяну и стремятся к продолжению конфронтации с Турцией; 2. если Турция первая не откроет двери Запада перед Арменией, то это за нее сделают другие (в частности, США и Франция), возможно даже, вынудив Анкару открыть перевалочный пункт на турецкой территории.
Одной из первых признав в декабре 1991 года независимость Армении, Турция одновременно выдвинула три предусловия установления дипломатических отношений. С точки зрения Анкары Армения должна была официально отказаться от:
– территориальных претензий к Турции,
– обвинений в адрес Османской Турции в осуществлении геноцида и требований его международного признания,
– «агрессивной политики» против Азербайджана.
Таким образом, в подходах Турции изначально наметилось определенное противоречие. Турция не только выдвинула предварительные условия для установления дипломатических отношений с Арменией, но и увязала их с отношениями Армении с третьей стороной – Азербайджаном. Армения же настаивала на установлении и развитии двусторонних отношений без каких‑либо предусловий.
С самого начала определяющим и одним из основных воздействующих на дальнейшую динамику армяно‑турецких взаимоотношений факторов стал Карабахский конфликт. В этом смысле непримиримая позиция Турции в вопросе установления двусторонних отношений превратила Армению и Карабах в препятствующие факторы на пути реализации турецких внешнеполитических программ на Кавказе и в Центральной Азии. В каком‑то смысле провал стремлений Анкары закрепиться в центрально-азиатском регионе и создать «Тюркский союз» под верховенством Турции в немалой степени можно увязать именно с армянским фактором.
Для Турции важно было подтверждение своего имиджа как страны, ответственной за тюркские страны и общины, и некоторые инициативы Анкары, в том числе лоббирование интересов этих государств на международной арене, в первую очередь – Азербайджана, были призваны обеспечить ей статус страны‑покровителя.
В этой связи проазербайджанская позиция Турции в Карабахском вопросе должна была стать наглядным примером еще и проявления тюркской солидарности.
В феврале 1992 г. во время встречи между премьер‑министром Турции Сулейманом Демирелем и президентом США Джорджем Бушем‑старшим в Вашингтоне в ходе обсуждения вопросов, касающихся противодействия распространению иранского влияния на бывшие советские территории, турецкий премьер призвал американскую сторону воздержаться от поддержки Армении в вопросе Нагорного Карабаха. Позже, возвращаясь к этому заявлению, Демирель указывал на то, что «поддержка Армении в споре с Азербайджаном вокруг Нагорного Карабаха чревата региональной войной, в случае развязывания которой Турция не сможет соблюдать нейтралитет».
Воскрешенные после развала СССР общетюркские идеи и заявления о создании «тюркского союза» сформировали, по справедливому замечанию турецкого ученого Танера Акчама, атмосферу «отсутствия безопасности в Армении».
Было очевидно, что любые проявления поддержки или симпатии Запада к Армении, и тем более – в Карабахском вопросе, не устраивали Анкару, поскольку порождали у Турции страх возможных территориальных уступок в будущем. С армянской стороны утверждалось, что любое ослабление напряженности в армяно‑турецких отношениях положительно отразится и на урегулировании Карабахского конфликта.
Тем не менее, на фоне широко пропагандирующихся Анкарой неопантюркистских устремлений, Москва и Ереван, интересы которых во многом совпадали, были заинтересованы в выработке общих подходов для нейтрализации турецких инициатив на южных рубежах СНГ.
В начале 1992 г. турецкая сторона предприняла попытку воспрепятствовать членству Армении в СБСЕ на Пражском саммите организации. Этот шаг мотивировался наличием якобы у армянской стороны территориальных претензий к Турции. Исходя из этого, турецкие представители требовали от армянской стороны ратифицировать Карсский договор, не оказывать содействия тем организациям, которые выступают с территориальными претензиями, и подписать правовые акты, запрещающие расовую, религиозную и этническую враждебность в отношении стран‑членов СБСЕ. В противном случае турецкие представители угрожали применением своего права вето. В ответ армянская сторона отметила, что между Арменией и Турцией существуют вопросы, нуждающиеся в урегулировании, и что те претензии, которые были предъявлены турецкими делегатами к Армении, с тем же успехом могут быть предъявлены и к Турции.
Турецкие попытки давления на армянскую делегацию и угрозы наложить вето на членство Армении в СБСЕ исходили из безапелляционных требований в адрес Армении выступить с более конкретизированным заявлением об отсутствии территориальных претензий к Турции. Анкару не устраивали требования, предусмотренные стандартной процедурой принятия новых членов СБСЕ. Но вероятность ответного вето со стороны третьих государств в вопросе членства Азербайджана заставили Турцию отступить от своих первоначальных позиций.
19‑го марта 1992 г., через месяц после саммита, министр иностранных дел РА Раффи Ованнисян выступил с критикой амбициозной региональной политики Турции, одновременно предостерегая о возможности развязывания полномасштабной войны, в случае если «Турция не захочет вернуться к исходной позиции, во всяком случае, подчеркнутого нейтралитета.
Довольно резким было также выступление Ованнисяна на стамбульской встрече Совета Европы в сентябре 1992 г. В тексте его речи, в частности, отмечалось следующее «…Турция отказывается установить дипломатические отношения и приоткрыть границу с Арменией, всячески препятствует доставке гуманитарных грузов». Далее говорилось о неконструктивной роли Турции в рамках СБСЕ. Р. Ованнисян фактически обвинил Турцию в вовлеченности в карабахскую войну, указывая на присутствие турецких офицеров и военных советников, а также на факты доставки оружия из Турции в Азербайджан. Касаясь турецкого противодействия членству Армении в СБСЕ, он назвал турецкие попытки в этом направлении «смехотворными», отметив также, что «несмотря на то, что Турция является старожилом в Совете Европы, ей все же следует демонстрировать свою приверженность обязательствам перед европейскими ценностями», и «…несмотря на то, что некоторые считают Турцию моделью для новых государств Центральной Азии, Турция пока не может претендовать на то, чтобы быть моделью европейских ценностей и культурной идентичности».
Столь резкие акценты в выступлении главы внешнеполитического ведомства Армении были раскритикованы и со стороны армянского руководства. Рубен Шугарян, пресс‑секретарь президента РА, назвал выступление министра иностранных дел «эмоциональным и очень жестким».
Несмотря на наличие столь серьезных расхождений между позициями обеих сторон, примечательно и то, что определенные шаги первого президента Армении Л. Тер‑Петросяна, продиктованные логикой внутри‑ и внешнеполитического развития республики, нашли положительные отклики в Анкаре и были восприняты как готовность Еревана установить с турецкой стороной отношения нового качества. В этом ключе трактовались, в частности, снятие с должности министра иностранных дел РА Р. Ованнисяна после его выступления в Стамбуле, запрет на деятельность в Армении партии Армянская Революционная Федерация «Дашнакцутюн» в 1994 г., некоторые интерпретации вопроса Геноцида и т.п.
Следует отметить, что Турция тоже отнюдь не старалась «сжигать мосты» во взаимоотношениях с Арменией, всячески демонстрируя свою готовность наладить добрососедские отношения в случае уступок с армянской стороны. Наглядным проявлением такой противоречивости стала инициатива Анкары по приглашению Армении к участию в учредительной конференции Организации Черноморского Экономического Сотрудничества (ОЧЭС). По замыслу, она была призвана вовлечь Армению, с одной стороны, в фарватер региональной политики Турции, с другой – опосредованно в сферу политического влияния Запада. Вместе с тем было очевидно, что в налаживании двусторонних взаимоотношений для Анкары приоритетными были не экономические, а в первую очередь политические вопросы, что и проявилось в подчеркнуто про‑азербайджанской позиции Турции в Карабахском вопросе.
Во время учредительного саммита глав государств – членов ОЧЭС в июне 1992 г. в Стамбуле состоялась также и первая встреча президента Армении Л.Тер‑Петросяна с премьер‑министром Турции С.Демирелем. Главной темой обсуждения был вопрос урегулирования Нагорно‑карабахского конфликта. Турецкая сторона выступила с требованием вывода войск из Шуши и Лачина, используя характерную амбициозную риторику и мотивируя необходимость подобного шага интересами самих армян. В свою очередь, армянская сторона выступала за решение проблемы в рамках СБСЕ. Выдвинутое в ходе встречи С. Демирелем предложение организовать в Анкаре двустороннюю встречу президентов Армении и Азербайджана не нашло отклика у азербайджанского президента А. Эльчибея. Позиция последнего объясняется тем, что летом 1992 г. азербайджанские войска перешли в полномасштабное наступление и первоначально имели определенный успех.
Но дальнейшие события показали, что эти успехи азербайджанских сил были лишь временными и к концу года армянские силы перешли в контрнаступление, полностью восстановив контроль над потерянными ранее позициями и вызвав тем самым разочарование в Анкаре.
Следует обратить особое внимание на то, что в ходе этой встречи Турция одновременно подчеркнула особую важность для себя Нахиджевана, и, апеллируя к Карсскому договору 1921 г., по существу предъявила ультиматум Армении. Приводя некоторые положения этого договора, официальная Анкара утверждала, что именно она является гарантом безопасности и неприкосновенности границ Нахиджевана.
Другой статьей претензий обвинений турецкой стороны в адрес Армении, предъявляемых для получения лишнего рычага давления на армянскую сторону, были необоснованные обвинения в покровительстве Ереваном курдского национально‑освободительного движения. Турецкие газеты периодически печатали материалы о существовании в курдских селах на территории Республики Армения баз РПК и о нахождении Абдулла Оджалана в Армении для оказания содействия армянам в Карабахе и разработки совместного плана действий против Турции.
Обострение ситуации на нахиджеванском участке турецко‑армяно‑азербайджанской границы в мае 1992 г. со стороны Вооруженных сил Азербайджана явно преследовало цель втягивания Армении в военные действия вдали от Нагорного Карабаха для создания почвы для вовлечения турецких вооруженных сил в зону конфликта. С этой целью азербайджанская сторона преднамеренно инициировала военные действия на этом участке, одновременно обвинив Армению в агрессивных действиях. По этому поводу президент Армении Л. Тер‑Петросян выступил с заявлением, в котором, в частности, говорилось, что нагнетание ситуации на нахиджеванском участке границы «происходит под диктовку третьей стороны и преследует цель создать почву для прямого вмешательства».
С нарастанием напряженности вокруг Нагорного Карабаха, под предлогом военных учений к армяно‑турецкой границе были стянуты крупные войсковые подразделения ВС Турции, развернутые до штатов военного времени. Весной 1992 года, когда на нахиджеванском участке ситуация осложнилась, аналитики указывали на вероятность турецкой военной интервенции.
Надо полагать, что турецкие военно‑политические круги в Анкаре с помощью эскалации ситуации на нахиджеванском участке старались прощупать положение дел на южных границах СНГ и таким образом выявить реальный потенциал и жизнеспособность подписанного в мае 1992 года в Ташкенте Договора о коллективной безопасности (ДКБ) СНГ, а также отвлечь часть армянских сил от НКР. Параллельно одностороннему толкованию Московского и Карсского договоров о статусе Нахиджевана, подписанных в 1921 году, Турция попыталась включить в сферу своей компетенции и Нагорный Карабах, настаивая на невозможности разрешения проблемы без учета интересов Турции. Впоследствии станет ясно, что ДКБ стал своего рода смирительной рубашкой для Турции в ее попытках с помощью провокаций и разыгрывания нахиджеванской карты вовлечь Армению в широкомасштабные военные действия и под этим предлогом ввести в зону конфликта турецкие вооруженные силы.
В течение всего 1992 г. и в последующем главным и решающим фактором в дальнейшей динамике армяно‑турецких отношений стал нагорно‑карабахский конфликт. Во все еще несостоявшихся армяно‑турецких отношениях любое проявление напряженности было результатом военных успехов армянских сил в Нагорном Карабахе. Турция мгновенно реагировала на это заявлениями о собственной готовности осуществить вооруженную интервенцию. Хотя эти заявления в большей мере предназначались для «внутреннего пользования» и преследовали цель оказания моральной поддержки Азербайджану, тем не менее, они делались параллельно с предоставлением военной помощи Азербайджану в обход международных договоренностей.
Следует также отметить, что в руководящих кругах Турции не было единого подхода относительно возможной реакции на события на Южном Кавказе и это отражалось на внутриполитических разборках и противоречиях между различными политическими группировками Турции. Осторожная и взвешенная линия премьер‑министра Сулеймана Демиреля сталкивалась с более жесткой позицией президента Тургута Озала.
Возникает вопрос: почему Турция с самого начала придерживалась агрессивной позиции в отношении Армении? Было очевидно, что военные действия в Карабахе не могли иметь никаких последствий для национальной безопасности Турции. Скорее всего, поведение Анкары можно объяснить феноменом весьма амбициозной пантюркистской политики и в этом ключе требования армян Карабаха виделись не больше ни меньше, как угроза национальной безопасности Турции в свете возможных репараций с ее стороны в вопросе геноцида в будущем.
Объявляя Азербайджан своим стратегическим партнером, Турция претворяла в жизнь идею общетюркской солидарности и старалась подкрепить ее серией антиармянских акций. Так, с марта 1992 года турецкая сторона начала осуществлять инспекцию самолетов, перевозящих через ее воздушное пространство гуманитарную помощь Армении, игнорируя протесты западных государств. Этот шаг официальная Анкара оправдывала ссылками на решение Пражской сессии СБСЕ от 28 февраля 1992 года «О введении странами – членами СБСЕ и государствами региона эмбарго на поставку оружия и военного снаряжения сторонам, участвующим в карабахском конфликте», хотя сама Турция неоднократно нарушала условия этого соглашения.
17‑го августа 1992 г. посол США в Анкаре потребовал от МИД Турции объяснений по поводу действий Турции в отношении воздушно‑транспортных средств, направляющихся в Армению. В заявлении же турецкой стороны говорилось, что «Турция не намерена под чьим‑либо давлением менять свою политику в отношении контроля всех самолетов, летящих в регион карабахского конфликта». В заявлении МИД РА по этому поводу говорилось, что турецкая сторона «проявляет дискриминацию в отношении армянских авиарейсов». Эти действия и причины, оправдывающие их, «несостоятельны, как с юридической, так и с политической точек зрения. Трактовка Турцией решения СБСЕ относительно эмбарго на ввоз оружия в районы, охваченные карабахским конфликтом, носит явно тенденциозный и дискриминационный характер». Следующим шагом стало присоединение Турции к экономической блокаде Армении, осуществляемой Азербайджаном, что выразилось в запрещении транспортировки по ее территории любых грузов, направляемых в Армению.
В ноябре 1992 года под давлением мощнейшей волны протеста со стороны Азербайджана было аннулировано соглашение о поставках в Армению из Турции 300 миллионов киловатт электроэнергии. Это соглашение турецкой стороны расценивалось министром иностранных дел Азербайджана Тофиком Гасимовым как «удар в спину Азербайджана».
По заявлению министра иностранных дел Турции Хикмета Четина, «подписание протокола о поставках электроэнергии было нацелено на то, чтобы подтолкнуть Армению к мирному разрешению Карабахского вопроса».
Таким образом, Турция оказалась как бы меж двух огней. С одной стороны ‑давление Запада, направленное на ослабление недружественных выпадов против Армении, с другой стороны – призывы оппозиционных сил и широких слоев турецкой общественности не предавать «азербайджанских братьев».
Лишь под давлением Запада Турция пропустила через свою территорию партию гуманитарного груза ЕС, в первую очередь пшеницу (35 тыс. тонн), хотя и взимала плату за эти услуги по высоким коммерческим ценам. Вторую партию Анкара отказалась пропустить.
Можно констатировать, что в азербайджано‑турецких отношениях присутствовала определенная доза взаимного разочарования, на фоне которого, уже после заключения соглашения о прекращении огня в мае 1994 года в Бишкеке с участием армянской, азербайджанской и карабахской сторон, наблюдается некоторое ослабление жесткой позиции Турции в отношении Армении, что выразилось в открытии воздушного коридора между Стамбулом и Ереваном. Но в вопросе открытия границ Турция все же ни на шаг не отступила. Более того, Стамбул отказал в просьбе Европейского парламента открыть границы с Арменией и предоставить транзит для доставки гуманитарной помощи Армении. Отказ турецкой стороны был мотивирован позицией, занятой Арменией в Карабахском вопросе.
Хотя в Анкаре ясно осознавали, что «пассивность» в Карабахском вопросе может очень дорого обойтись в дальнейших взаимоотношениях с Азербайджаном, искушение повторения «кипрского варианта» уступило место относительно трезвым и реалистическим политическим расчетам. Необходимо, однако подчеркнуть, что Анкара, предпринимая любые, даже самые незначительные попытки вступления в диалог с Ереваном, вынуждена была считаться с явно выраженной негативной реакцией Баку, оказавшись, таким образом, своеобразным заложником своей неопантюркистской политики.
Пересмотру турецкой политики в отношении Армении в определенной мере способствовала «нефтяная лихорадка» первой половины 90‑х годов. В частности, в 1995 г. высказывались мнения о том, что блокада Армении наносит вред, в первую очередь, самой Турции, и что необходимо вести приграничную торговлю с Арменией. Кроме того, министр иностранных дел Турции Мурад Караялчын заявил, что Турция не против прокладки каспийского нефтепровода по территории Армении. Подобные заявления были обусловлены временным ослаблением на Южном Кавказе позиций России, занятой чеченской проблемой, и турецкая сторона стремилась укрепить собственные позиции за счет ослабления российского влияния в регионе.
Анкара откровенно проявляла недовольство стратегическим сотрудничеством между РА и РФ, а также резко негативно реагировала на углубление двустороннего политического, торгово‑экономического и военного сотрудничества Армении с Грецией и Ираном. Подписанный летом 1997 г. двусторонний договор «О дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи» между Арменией и Россией, предполагающий, в числе прочего, предоставление помощи в случае агрессии третьей стороны, развеял все надежды Анкары на установление собственного стратегического господства в регионе Южного Кавказа.
Официальный Ереван неоднократно предлагал Анкаре дифференцировать проблемы установления двусторонних отношений и Нагорного Карабаха. Так, советник президента Л. Тер‑Петросяна Ж.Либаридян предлагал строить турецко‑армянские отношения по турецко‑греческой модели, которая доказала свою жизнеспособность, несмотря на серьезные проблемы между двумя странами в вопросе разделения материкового шельфа и Кипр.
Однако более популярным среди турецких кругов было мнение, высказанное газетой «Milliyet» в номере от 9‑го сентября 1997 г. в статье под заголовком «Братство, конечно, но..», согласно которому «учитывать болезненные для Баку вопросы и принять его политику на Кавказе – для Турции вопрос не только солидарности, основанной на братстве, но и необходимость в плане своих же интересов. Возрастающая важность каспийской нефти способна принести Турции существенную выгоду в сфере производства и транзитного транспорта; в этом контексте Турция не может рисковать отношениями с Азербайджаном».
С. Демирель высказался об установлении торговых отношений с Армении в том же духе, но более категорично. Он отметил, что «Турция не может позволить себе риск вызвать недовольство своих азербайджанских братьев ради того, чтобы некоторые из нас получили выгоду».
И все же, несмотря на отсутствие дипломатических отношений и закрытую границу, общая сумма товарооборота между Арменией и Турцией доходит, по разным подсчетам, до 300 млн. долларов. В середине 1997 года был создан Турецко‑Армянский комитет по развитию бизнеса.
Хотя вопрос приграничной торговли с Арменией по‑прежнему находится на стадии обсуждения, однако некоторые шаги турецкого руководства свидетельствуют о том, что оно нацелено на активизацию экономических процессов в отсталых восточных вилайетах, непосредственно примыкающих к Армении, и на приостановление процесса миграции населения из этих районов, используя, в том числе, вариант опосредованной торговли через Грузию. В целом же следует констатировать, что с момента распада СССР армянский вектор турецкой внешней политики не сумел дифференцировать стратегические интересы и мелкие тактические пропагандистские выпады, которые по большей части делались из соображений внутриполитической конъюнктуры.
В условиях отсутствия дипломатических отношений другим, не менее интересным полем взаимодействия между двумя государствами является культурно‑гуманитарная область. Для ослабления антагонизма в некоторых случаях предпринимаются попытки установления диалога неправительственных организаций, имеют место посещения музыкальных групп и подписание соглашений о взаимодействии между армянскими и турецкими высшими учебными заведениями.
Обе стороны выступили с намерением оказать взаимную гуманитарную помощь в ликвидации природных катаклизмов. После декабрьского землетрясения в Армении в 1988 г. турецкая сторона через дипломатические каналы изъявила готовность оказать помощь жертвам стихии и направила гуманитарные грузы в зону бедствия.
В ноябре 1999 года армянские спасатели принимали участие в спасении жертв землетрясения в Турции. После разрушительного августовского землетрясения в районе Стамбула правительство Армении выразило готовность отправить гуманитарную помощь Турции и адресовало соответствующий запрос в МИД Турции. Однако посол Турции в Москве заявил, что нет необходимости привлечения армянских спасателей в зону бедствия ввиду достаточного количества уже задействованных в пострадавших районах специалистов. На самом деле в зоне землетрясения ощущалась острая необходимость в предоставлении дополнительной гуманитарной помощи пострадавшим и этот отказ, скорее всего, был мотивирован политическими причинами.
12 ноября 1999 г., после второго землетрясения в Дюздже, 25 армянских спасателей и врачей участвовали в спасательных операциях и оказали безотлагательную помощь потерпевшим. На этот раз турецкая сторона не препятствовала армянской инициативе и такое решение, по всей видимости, было обусловлено предстоящим саммитом ОБСЕ в Стамбуле.
Тем не менее эти факторы оказались второстепенными и не могли оказать существенного влияния на исходные установки политики предусловий турецкой стороны в установлении двусторонних отношений. Армянская сторона неоднократно указывала, что нормальные взаимоотношения могут сложиться лишь после установления двусторонних дипломатических отношений.
При отсутствии двусторонних отношений обе стороны напрямую или опосредовано вели также дипломатическую корреспонденцию, делегации из Армении и Турции участвовали в торжественных и траурных церемониях. К примеру, президент РА Левон Тер‑Петросян участвовал в церемонии похорон президента Турции Тургута Озала в апреле 1993 г., а после террористического нападения на армянский парламент, в результате которого были убиты спикер парламента, премьер‑министр и депутаты Национального Собрания РА, на траурную церемонию похорон в конце октября 1999 года от имени правительства Турецкой Республики и Великого Национального Собрания в Ереван прибыла официальная делегация из Анкары во главе с государственным министром Турции Мехметом Али Иртемчеликом.
Демоян Гайк. Турция и Карабахский конфликт в конце XX – начале XXI веков. Историко‑сравнительный анализ. – Ер.: Авторское издание, 2006.